Евгений Дмитриевич Поливанов в молодости, прочитав «Братьев Карамазовых»; держал пари с гимназическими товарищами, что он положит руку под проходящий поезд и не отдернет ее.
Это не устраивает поэзию. Чем художественная речь отличается от обычной? Шкловский пишет: «Исследуя поэтическую речь как в фонетическом и словарном составе, так и в характере расположения слов, и в характере смысловых построений, составленных из ее слов, мы везде встретимся с тем же признаком художественного: с тем, что оно нарочито создано для выведенного из автоматизма восприятия, и с тем, что в нем видение его представляет цель творца и оно «искусственно» создано так, что восприятие на нем задерживается и достигает возможно высокой своей силы и длительности».Как тормозит проза?
В прозе торможение достигается другими путями. Например, остранением (от слова «странно»).
Остранение – это термин введенный Шкловским, для обозначения приема, опосредующего новое видение предмета изображения в искусстве, вырывающего этот предмет из привычного контекста его узнавания и делающего обычное, привычное "странным"…
Шкловский так определяет "приём остраннения": «Для того, чтобы вернуть ощущение жизни, почувствовать вещи, для того, чтобы делать камень каменным, существует то, что называется искусством. Целью искусства является дать ощущение вещи как видение, а не как узнавание; приемом искусства является прием «остранения» вещей и прием затрудненной формы, увеличивающий трудность и долготу восприятия, так как воспринимательный процесс в искусстве самоцелен и должен быть продлен».
При остраннении вещь не называется своим именем, а описывается как в первый раз виденная.
По недосмотру типографов слово "остраннение" было набрано с одним "н", и в таком написании термин закрепился в литературе. Сам Шкловский говорил, что термин пошел гулять одноухим.
Шкловский не был первооткрывателем. О творчестве как искусстве делать предмет странным — одновременно узнаваемым и притягательно необычным — говорили Новалис, М.Эрнст, Л. Толстой.
Сам Шкловский сформулировал "остранение" анализируя произведения Льва Толстого.
Толстой показывает нам поле боя глазами гражданского Пьера Безухова, а балет глазами Наташи Ростовой:
«На сцене были ровные доски посередине, с боков стояли крашеные картоны, изображюшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо, на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что-то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых в обтяжку панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, кланяться».
Шкловский говорил: «Прием остранения у Л. Толстого состоит в том, что он не называет вещь ее именем, а описывает ее как в первый раз виденную, а случай — как в первый раз происшедший, причем он употребляет в описании вещи не те названия ее частей, которые приняты, а называет их так, как называются соответственные части в других вещах».
В в повести «Холстомер» главный герой, мерин, пытается описать понятие собственности: «Многие из тех людей, которые меня, например, называли своей лошадью, не ездили на мне, но ездили на мне совершенно другие. Кормили меня тоже не они, а совершенно другие. Делали мне добро опять-таки не те, которые называли меня своей лошадью, а кучера, коновалы и вообще сторонние люди. Впоследствии, расширив круг своих наблюдений, я убедился, что не только относительно нас, лошадей, понятие м о е не имеет никакого другого основания, кроме низкого и животного людского инстинкта, называемого ими чувством или правом собственности».
Это открытие может быть использовано при подготовке печатных материалов для обучения или в рекламе. Теперь исследователи собираются выяснить, что будет, если некоторые трудночитаемые шрифты будут использоваться при подготовке к печати учебников или журналов, а также в интернете. С одной стороны, это может положительно повлиять на процесс обучения, а с другой стороны, у читателей с непривычки могут разболеться глаза или голова. Поэтому, кстати, уважая своих читателей, прежде всего ценя их удобство, кроме этого поста, я свой блог в ЖЖ этим шрифтом вести не буду.
В веке 20, когда публичные речи вождей стали печатать в качестве передовиц в газетах обнаружилось, что огромное количество людей, которые собираются на митинг послушать властителя дум, не спешат читать эти речи в газетах.
Более того, даже слова-паразиты, такие как "типа", могут действовать аналогично междометиям, тормозя речь, усиливать восприятие.